личное и больное
...
Вчера ни с того ни с сего написала сообщение бабушке в ВК.
..Наш диалог на данный момент состоит исключительно из моих сообщений - песня, которая ей внезапно для меня понравилась (Канцлер Ги, "Мадонна Ролена"), а потом - фото моих конспектов и учебников; это место, куда я скидываю информацию. Он практически пустой.
Бабушка умерла несколько лет назад. Но на фотографии она живее и теплее многих живущих.
В тот день нас взяли за город в правильный грибной лес, и целый день мы бродили в выцветших старых косынках по бурелому. Она была по-настоящему счастлива, практически как ребенок, который привык себе во многом отказывать и считал это нормой. На фоте она в ультражелтом жилете с светоотражателем и кирпичного цвета косынке, на локте висит корзина; светит солнце, озеро позади нее сверкает, а она щурится и улыбается в камеру, сложив морщинистые руки (мягкие, натертые, умелые, ласковые, золотые руки) на груди и вытянув ноги в галошах. У нее самая добрая улыбка, которую я когда-либо знала в жизни.
Помню, что тогда я убрела, и меня искали всем колхозом. Она жутко перепугалась и пыталась отвесить мне подзатыльник, а я старалась не хохотать, так она, с моей по-детски жестокой точки зрения, была забавна в своих пережитом испуге и вспыхнувшей рассерженности. Бессердечный подросток, чтоб меня.
..Замечательный был день.
В последний раз, когда мы с ней виделись, она была уже больна, и, провожая нас и будучи в серьезной ссоре с мамой, отчаянно пыталась дать нам в дорогу своих дачных яблок. Машина была нагружена под завязку, последний слой вещей мама раскидывала россыпью. Помню, как запихивала шлепку между чемоданом и пакетом с картошкой, с максимально нейтральным выражением топая вверх-вниз по лестнице мимо дергающейся из-за границы мамы. Помню, как за ней тяжело шаркала бабушка с руками, полными этих яблок, которые выпадали по пути, умоляюще приговаривая и пытаясь под конец тайком от мамы их подложить в наши вещи. Помню, как под мамины истерические крики с улицы, что нет, нет вообще места, и куда, блин, мы их денем дома, где ни кладовки, ни полок, она пыталась отдать их мне, а я, не горевшая желанием ни есть их, ни впихивать в нижний ящик холодильника, натянуто улыбалась, гладила ее по трясущимся рукам и ласково уговаривала, что да, мама действительно права, и правда положить негде и они испортятся и т.д. и т.п., ну прости, мы в следующий раз обязательно возьмем, а сейчас мы уже на час опаздываем и нам уже совсем-совсем пора... Господи, ну что мне стоило несколько в рюкзак запихать?
Она смотрела на меня блестящими мутными серыми глазами, а я торопливо целовала ее в мокрые щеки и говорила, чтобы она не обижалась на маму, которая просто _так сильно_ устала, и которой еще ехать и ехать, и она тебя очень сильно любит, поэтому и обижается так, и... много чего пыталась сказать, в общем. Когда машина выезжала, она все крестила и "целовала" нас через оконные стекла. Может, это так кажется, но тогда я слишком рано отвела взгляд.
Она умерла за два-три дня до даты купленных мамой билетов на поезд. Я не помню точно, как прощалась бабушка с мамой, но помню, что кто-то из них заупрямился и отвернулся. Скорее всего, мама. Бедная моя, упрямая, слишком чувствительная мамочка с сердцем на рукаве.
Крестный нанял бабушке в последние дни сиделку, но та тетка ее не застала. Она умерла в одиночестве.
Внук, три внучки, двое детей, дочь и сын, и чертова куча родственников, а умерла она одна. Совсем одна. В этой безликой голубой комнате с огромными окнами, на огромной дурацкой кровати, на которой она всегда спала в маленьком уголке, как будто никогда не могла комфортно устроиться в этом пустом и абсолютно не приспособленном для нее доме в скандинавском стиле. Сказали, в эти дни она уже не могла фокусироваться, просто лежала на кровати и молчала.
После похорон, при разборе вещей, когда мама зло и судорожно укладывала что-то в коробки, я прошла в _ту_ комнату и тайком забрала - украла, до сих пор чувствую, будто украла - из бабушкиной шкатулки ее самое любимое и чуть ли не единственное украшение, которое она на моей памяти носила, - небольшой серебряный медальон с негативами мамы и крестного. Он лежит у меня в украшениях, и я точно понимаю, что никогда не надену его на свою шею.
Гребенщиков, кажется, сказал такую вещь: "А на фотографиях все хорошо. Там много надежды". В общем, очень точную и правильную вещь сказал. На тех негативах в кулоне крестный улыбается, а не усмехается, как сейчас, а у мамы завитые длинные волосы и игривая кокетливая улыбка молодой актрисы. Они оба сильно изменились, очень, и тем страннее видеть в них знакомых тебе людей. Там лето, и почему-то в черно-белом это чувствуется еще более отчетливо. Гораздо сильнее, чем в любом цвете.